на мятой белой рубашке следы андрея. липкие, теплые, омерзительные; с запахом больницы, смерти. на мятой белой рубашке распускаются розы, фемтометр за фемтометром расползаются по грубой ткани. без внимания кшиштофа, выцепленные из общего плана зумом камеры. снова пятно на безупречной репутации вуйцика, еще одно пятно, которое нужно будет вывести; он поглощён своей игрой, на периферии сознания же страсбургские клятвы рвутся в клочья. прикрытые в экстазе глаза и размеренный вдох - всего лишь передышка, которую кшиштоф дает прежде всего себе. пока не понимает, что ему жарко и по-прежнему склизко. склизко от собственной испарины, проступившей на лбу, и от его больного тела. наконец, склизко от пике, навязчиво пристающего к торсу.
кшиштоф улавливает дух жженной ранами плоти, а в голове бьется:
ебанных сто долларов уже в мусорной корзине.
кшиштоф улавливает дух удачи, в которой андрей с подстреленным крылом, но все еще не мертв, а в своей самой смелой фантазии хрестоматийно проходится языком по кровоточащей коже, внимательно собирает губами струпья, полной грудью вдыхает одурманивающий аромат запекшегося экстравазата, ихора, сукровицы. в своей фантазии кшиштоф хрипит, сбивчиво стонет с акцентом дилетантки на нимфоманском поприще: войди в меня. или возьми меня. или трахни меня так, чтобы искры из глаз посыпались.
искры - это слезы, - чавкая, наматывая жевательную резинку, потерявшую вкус, на палец, поясняет вуйцик, - войди в меня - засади резко и без подготовки. возьми меня - подхвати на руки и ритмично вдалбливай в бетон. это заповеди порнороманистов. тайный язык фильмов для взрослых, не забывай.
в другой раз кшиштоф рассказывает:
когда шлюха выглядит непрезентабельно для выхода на смену, ее сутенер терпит убыток. каждую девочку, подвернувшую ногу и упавшую с лестницы, он наказывает. непрезентабельно - это когда ее внешний вид не возбуждает клиента, - вкрадчиво объясняет вуйцик, - она стоила ему пять сотен баксов в ночь. в каждую ночь. пока будут сходить синяки, пока будет срастаться кость. за это он калечит ее еще сильнее, ну, типа нечего уже терять, сечешь?
в голове бьется:
сегодня этот вшивый пес стоил мне сто баксов.
сегодня он вогнал меня в минус.
сегодня испортил новую рубашку (между делом, вуйцик едва различимо цокает языком; «сегодня» не твой день, романов).
камера снимает в профиль, кшиштоф покачивается и отплывает на пару шагов назад, драматично (едва) сгибаясь; глаза широко распахнуты, в следующей сцене вуйцик бегло перебирает идеи, быстро осознавая акт неповиновения, разворачивающийся на помостах квартиры романова. снимается одним дублем - назад не отмотать, кшиштоф не понимает. я должен закашлять. я должен хватать ртом воздух, я должен выйти из себя и впечатать его голову в стену; сломать нос, для полноты картины изувечить сияющее красотой, искаженное болью лицо. что?
боль от удара перекрывает только отрезвляющее недоумение. кшиштоф хрипит: какого черта? хрипит: ты в своем уме? хрипит: я вскрою тебя, вскрою твоим же кухонным ножом. вскрою, и мне ни-че-го за это не будет. кшиштоф пытается отчетливо вывести хотя бы одну гласную; на записи лишь скулит. впрочем, жалко и унизительно.
карл второй, по прозвищу лысый, - старается сказать вуйцик; слова задушены в утробе, абортировано-влажный звук, нехватка кислорода и «чтоб тебя. чтоб тебя побрал, сукин сын», - вшивых щенков отправлял на эшафот за взгляд. сегодня ему показалось, что просящий у короля благодати посмотрел на него с презрением. показалось. завтра беднягу растягивали на дыбе.
самыми опасными историческими личностями всегда были серые кардиналы; выходили из тени в неожиданный момент и делали решающий ход. романов оказывается самым подлым криптократом, использует положение, эксплуатирует временное неравенство кшиштофа перед собой. поцелуй иуды. вуйцик пытается сделать вдох. снова и снова, пока руки каменеют от царапающей мышцы асфиксии. задушенный губами любовника, не в силах даже оттолкнуть почему-то осмелевшего андрея.
в следующее мгновение кшиштоф на распутье: один глоток воздуха, и он вновь сможет взять верх. но ребенок обижен, ребенок мстит, остервенело терзая губы романова, с пренебрежительным отношением к себе пережевывает горячую кожу.
когда андрей разрешает дышать, кшиштоф уже едва стоит на ногах. впереди расфокус, мутное и влажное пятно, стягивающее с себя остатки материала, прикрывающие грудь. дрожащими пальцами кшиштоф цепляет подол рубашки. цепляет подол рубашки. цепляет еще и еще; резво задирает, тянет все выше и выше, выныривая из промокшего насквозь одеяния. когда в красных-разводах-поло оказывается в руках - освобожденное, - вуйцик комкает его смазанными движениями, кидает в лицо андрею; как шар для боулинга сбивает кегли, как бита ударяет по бейсбольному мячу.
сто долларов.
новая рубашка-поло от лакост.
время. и хорошее н а с т р о е н и е.
естественное желание: расковырять пальцем каждую кровоточащую рану на его теле. сделать так, чтобы боль андрея была прямо пропорциональна его - кшиштофа, мать твою, вуйцика - злости.
перед глазами каждый кадр, в котором он поступает необдуманно.
на каждый литр воды столовая ложка соли, оставить на всю ночь, - спокойствие кшиштофу дается сложнее всего; голос дрожит, - утром оттереть пятновыводителем. крахмал и прохладная вода, втереть, блядь, в пятно и постирать. мне плевать, что ты будешь с этим делать, но чтобы к завтрашнему утру на мне не было твоих вшивых... с л е д о в. я ясно выражаюсь?
когда сутенер терпит убыток, он наказывает своих девочек. что делать сутенеру, за один вечер ушедшему в минус? глупому бедному сутенеру, который великодушно пригрел у себя на груди змею? тупую суку, решившую, что ей дозволено диктовать свои правила. только потому что она его фаворитка. лучшая, но все еще одна из многих. лучшая, но не единственная, - вопрос застывает в глазах кшиштофа лопнувшими капиллярами и дергающимся в непроизвольном порыве нижним веком.
вуйцик пропах мыслями, алгоритмами и формулами. выбери любую, андрей. на перекрестке ральф-дэвид-абернати тебя найдут печальным со мной в обнимку или счастливым, но мертвым.
ты - тупорылая шлюха, романов, - кшиштоф кричит, руки зудят, пару раз он сжимает пальцы в кулаки, - пустое место, понимаешь?
ты - пустое место, малыш, а я. я твой ебанный золотой грааль, лучшее, что случалось в твоей никчемной жизни. только люби меня, блять. обожай меня.
неужели это так сложно, - слова выводит четко и громко, с вызовом заглядывая в его лицо. ядовито скалясь, одним лишь усилием воли растягивая губы, кшиштоф вновь неосторожно бросает колкие фразы. говорит: ты будешь моей подстилкой, если я этого захочу. говорит: я зашью твой сранный рот и закрою в подвале, если я этого захочу. говорит: если я захочу, память об андрее романове перестанет существовать. у меня, - хмыкает кшиштоф, - достаточно денег и влияния, чтобы купить твою задницу и выбросить на помойку за ненадобностью.
в следующей сцене ладонь летит вверх в слоумоушэн; летит вверх, бьет его по лицу наотмашь. ролекс на запястье шумно скрипит, в неожиданной тряске сталкиваясь с костью.
еще один крупный план, андрей в анфасе; кшиштоф совершенно несдержанно и совершенно по-детски плюет. пренебрежительно, собирая в неправомерный акт всю прошлую обиду.
кшиштоф толкает романова в грудь, толкает в стену, пачкает пальцы липкой кровью. пачкает, а в голове бьется:
неужели так сложно делать все, как я хочу.