Ян практически вслепую вышагивал по улице, обходя уже давно заученный маршрут. Небо темнело и наливалось фиолетовым оттенком, над головой пока еще совсем тихо грохотал гром. Постепенно усиливающийся ветер лениво гонял пожухлую листву по сырому асфальту и бросал ее под подошвы тяжелых ботинок. В какой-то момент Ян зацепился взглядом за желтую, жилистую поверхность приклеившегося к мыску ботинка листка, задержал на ней взгляд, но практически сразу же отвел его в сторону. Он на службе и ему вроде как положено быть бдительным, несмотря на усталость, дурную погоду и банальное желание отоспаться.
Даже сейчас, почти лишенный возможности улавливать запахи, он, казалось, сам надумал сладковатый и чуть терпкий запашок опавших листьев. Первые капли занимающегося дождя мазнули по затемненному забралу шлема. Влажный воздух с трудом просачивался сквозь синтетическую ткань платка, скрывавшего нижнюю часть лица. Ян на мгновение остановился на месте и повел плечом в сторону, поправляя ремень обреза, после привычно касаясь пальцами перевязи с мачете и шокером. Он все чаще задумывался о том, что все это многообразие обязательного для ношения оружия скорее обременяет его, а не защищает. Ян усмехнулся уголком губы, черная ткань платка встопорщилась.
Ему, если подумать, вообще не требовалось этого оружия. Третий район, как говорится, не четвертый, тут все-таки людей с мозгами больше чем с отсутствием оных, да и рожу его тут многие знают. Точнее нет, не рожу, – шлем знают да повязку. В общем люди тоже не глупые, под горячую руку не полезут, на кой им это сдалось? Хотя нет, кажется, все-таки накаркал.
Неясный шум раздался из-за спины, и пусть шлем не пропускал большинство звуков, Ян все же слышал их. Тяжелое буханье, чавканье подошв в смеси листьев, воды и грязи. Чей-то неприятный смех, ругательство и снова бег, приближающийся, быстрый. Ян еще секунду вслушивался, а после отступил в тень, слился в ней в причудливом симбиозе – спасибо за черную униформу. Мимо пронеслась не то что бы миловидная, но вполне симпатичная женщина, а за ней три дородных детины, которых чисто случайно можно было спутать с выводком Франкенштейна, у которого опять, что-то пошло не так, да и рожи у всех троих знакомые до зубной боли.
С одной стороны – скоро сниматься с дежурства и можно идти домой, спать, а после вновь на работу. С другой стороны – эта женщина не виновата в том, что оказалась не в то время и не в том месте. Хотя черт знает, кто она такая, может быть пришлая, может быть кусок хлеба стащить пыталась. Хотя куда там? Средняки-то не бедствуют, это в четвертом районе мракобесие да раздор кругом, тут еще хорошо, спокойно. Осенью пахнет, листьями. Ян выдохнул. Коль уж он призван защищать народ, среди которого живет, то лучше защитит сейчас, а то знаете, как бывает – один раз спустил на тормозах, а потом к тебе вернется.
Выйдя из тени, Ян повернулся в ту сторону, куда убежала великолепная четверка, и тяжелой трусцой припустил вслед за ними. Без всяких мыслей, без паники, контролируя дыхание. Обрез глухо бился о прорезиненную ткань, визор то и дело приходилось обтирать от текущих по нему капель. Над головой диким зверем рычало грозовое небо. Недобрый час, чувствует сердце. Из-под ботинок летели капли воды и грязевая кашица, дышать повлажневшим воздухом нелегко. Небо рассекает вспышка молнии, впереди обозначились пока еще смутные силуэты. Сквозь шум пробиваются какие-то крики, глумливый смех. Скверное дело.
Ян сдернул с плеча обрез, остановился на расстоянии метров трех-четырех от раздраконенной, занятой делом компании. С одной стороны – ублюдки редкого разлива; с другой стороны – кто как может, так и выживает. Люди не меняются. Пахнет влагой и совсем немного озоном, а спустя секунду – порохом. Ян выжимает спусковой крючок до упора. Серые стены на секунды озаряются яркой грязно-желтой вспышкой, обрез дергается в руке куда-то вправо и назад, но Ян держит крепко. Пуля уходит в «молоко», но так и надо. Выстрел – лучший способ привлечь чье-то внимание.
― К черту иди, братишка, для тебя места не зарезервировано, ― лающий, неприятный смех ввинчивается в уши, но когда словоохотливый любитель шуток умолкает и приглядывается, смех стихает. Все-таки признали. ― С-с-сука, опять ты? И все-равно валил бы ты отсюда пока ноги на месте, а то ведь разбередишь старые раны и поминай, как звали, ― «старые раны» – это один из товарищей этих отморозков, который трагично лишился нижней челюсти. Ублюдку еще повезло, что голова осталась на месте, потому что выстрел из обреза с расстояния метра – это что-то волшебное. Райт до сих пор жалел, что у него тогда дернулась рука, из того ублюдка получился бы великолепный вариант всадника без головы, ну или гуляш.
Ян потянулся к визору. Скрипнула кожа о пластик. Темный щиток пополз вверх, освобождая ему обзор. После затемненного стекла мир показался необычно светлым, зрачки на мгновение сузились. Ублюдки пусть и не шевелились, но продолжали удерживать девушку. Даже вид внушительно экипированного бойца не вызвал у них должных эмоций и отклика. Твари, лишенные чувства самосохранения, смешные настолько же, насколько и тошнотворные. Обрез вновь был вложен обратно в крепления, от него слишком много шума. Пальцы играючи прошлись по резиновой рукоятке мечете, чиркнули самыми кончиками – с намеком, но не более.
― Девушку отпусти, дорогой, а то жрать будешь, как и твой дружок – через трубочку, ― спокойно произнес он, с едва уловимыми желчными и приказными нотками. Пальцы дрогнули, сжались в кулак и вновь выпрямились. Противник весь подобрался, словно одичавшее зверье, один из злоумышленников отпустил девушку и подтянулся к товарищу, другой, еле сдерживаясь, все-таки остался на месте.
― Зря ты так, мальчик, очень зря, ― злобно пророкотал самой говорливый из тройки, стоящий напротив, но вся его злобность потонула в шуме разошедшейся непогоды. Вода текла по влажно блестящему шлему, капала вниз, но на лицо не попадала. Косые, упругие струи впивались в спину, но прорезиненная ткань пока что не пропускала воду. Впрочем, у всего есть свой предел, и люди не исключение. Ноздри полоснуло озоновым запахом, очередная вспышка, и с запозданием – рев грома.
Райт дернулся в сторону – безмолвно, тихо, – заходя с правой стороны. Пальцы овились вокруг рукоятки, привычно лезли в выемки, показалось матово черное покрытие клинка. Рубящий удар от плеча с неслышимым свистом рассек воздух и канул втуне, а вот чужой кулак все-таки нашел его бок. Странно, что кулак. Почему без заточки? Ян затравленно обернулся через плечо, увидел притаившуюся гадюку. Едва успел нырнуть вниз, под локоть соперника. Лезвие опасной бритвы направленное против черезвычайника вгрызлось в совсем другую плоть. На темно-серый, вымокший асфальт засочилась кровь и белковая жидкость, радужка и зрачок не угадывались в месиве совсем. Один из нападавших прикрыл распоротую от брови до уголка губы правую часть лица, между его пальцев, запачканных в белке, провис розоватый, витиевато вьющийся глазной нерв.
Вновь усмешка, менее дружелюбная, жесткая, с угрозой. «Улыбайтесь как матерые волки, девочки. Улыбайтесь так, чтобы противник ссался не от вида вашего сраного «Дизерт Игл», а от вашего оскала» – в армии их учили даже улыбаться, скалиться и щериться, демонстрировать клыки даже тогда, когда самим страшно. Ян поднялся на ноги, повернулся и обхватил воющую от боли жертву под грудь, перерезая ему горло. Нет, не милосердия ради, а потому что: «оказал сопротивление при задержании» и «вооруженное нападение на черезвычайника находящегося при исполнении». На руки брызгает красным и соленым. Прикрываясь умерщвленным, как живым щитом, он поворачивается через плечо и бросает женщине мачете, надеясь на то, что дамочка не завизжит при виде едва различимой на вороненом металле крови.
― Защищайся! – рявкает он во всю мощь легких в сторону брюнетки, и вновь оборачивается к своему сопернику, который, рассвирепев после смерти товарища, явно решил прикончить неугодного защитника всех униженных и обездоленных к чертовой матери. Периферийное зрение угадывает в полумраке переулка какое-то движение, и если это подмога, то дела их плохи. Хотя с трупом на руках – дела хорошо быть не могут просто по факту.